Рецензия на фильм "Чужой" Ридли Скотта

 Науки, трудясь каждая в своем направлении, 

до сих пор особого вреда нам не причиняли. 

Но в один прекрасный день разобщенные познания будут сведены воедино, 

и перед нами откроются такие ужасающие горизонты реальности,

 равно как и наше собственное страшное положение,

 что мы либо сойдем с ума от этого откровения, 

либо бежим от смертоносного света в мир и покой 

нового темного средневековья.

Говард Филлипс Лавкрафт.

В 1974 году Дэн О'Бэннон вместе со своим бывшим сокурсником Джоном Карпентером пишут сценарий для картины, вышедшей в том же году под названием "Темная Звезда". Это фантастическая комедия про космический корабль, бороздящий пространство космоса. Уже тогда Дэн, большой любитель потустороннего, задумался об идее одинокого корабля в космическом пространстве. О'Бэннон набрасывает несколько десятков страниц сценария для фильма, который позже получит название "Чужой". Начинания сценариста прерывает Алехандро Ходоровский. Вдохновленный дипломной "Темной Звездой" Карпентера, он приглашает О'Бэннона в Европу поработать вместе с ним над "Дюной". Захватив небольшой набросок сценария, О'Бэннон пакует чемодан и отправляется в чужую для него часть света - Европу. Там он и найдет того, кто познакомит Дэна с настоящим Чужим.

Сама по себе идея одинокого корабля в бескрайнем темном космическом пространстве настолько фундаментальна, настолько отвечает вызовам глубинным человеческим бессознательным архетипам, что просто не могла не появиться на свет. Очень часто бывает, когда какой-либо артист (под артистом я называю и художника, и писателя и любую творческую личность) создает некое произведение искусства, которое создает большой резонанс в человеческом сердце, многие начинают искать глубинные смыслы данного произведения, абсолютно игнорируя мнение самого артиста, что ничего глубокого в свое творчество он не вкладывал. На самом деле, такой артист как минимум вкладывает в него свое глубокое заблуждение.

Откуда возникает сама идея, сам корень творческого импульса? Многие свои произведения артисты придумали, находясь в абсолютно не творческих местах, как например, в туалете, во время вечеринок или попросту на улице возле дома. Пространство как таковое редко может сыграть важную роль в намерении художника написать очередное произведение, потому как, находясь в каком-либо месте, творческий человек редко душой находится именно там. Поэтому так много писателей (тот же Лавкрафт) либо редко, либо вовсе никогда не покидают родного города. Сама воля к творчеству рождается из, по большей части, бессознательной воли к преодолению скуки окружающего мира. Выходя на собственное творческое начало, артист никогда не может с уверенностью сказать, кто именно говорит сейчас в нем, на чью именно территорию он заходит, его ли это вообще творчество.

Дэн О'Бэннон, задумавшись об одиноком корабле, посреди космоса, как человек, имеющий тонкий вкус посюсторонней реальности, воплотил в жизнь фундаментальный человеческий архетип бессознательного страха (который, возможно, еще глубже чем само бессознательное). И здесь абсолютно безразлично, сам ли О'Бэннон стоит за этой идеей, ставшей как и другие сценарии О'Бэннона, магистральной для последующих исследователей: проявляя коллективное бессознательное, ты тем самым проявляешь в том числе и свое бессознательное.

"Я не крал "Чужого" у кого-то, я украл его у всех сразу".

На первый взгляд неудачная поездка О'Бэннона в Париж для работы с Ходоровским (экранизация "Дюны" была отменена), обернулась для Дэна рядом судьбоносных знакомств в европейскими художниками. И, в первую очередь конечно, с Гансом Рудольфом Гигером. "Его картины произвели на меня глубокое впечатление. Я никогда раньше не видел ничего более жуткого и в то же время прекрасного, чем его работы",  признался после Дэн. 

Имея на руках небольшой сценарий, О'Бэннон совершенно не представлял себе, как должен выглядеть монстр. Однако встреча с другим адептом глубинной человеческой психики (психики ли?), Гигером сняла этот вопрос. А когда работы швейцарца увидел режиссер будущего фильма Ридли Скотт, он непременно захотел увидеть Гигера своим главным художником. В результате, Гигер стал ответственным за всю темную эстетику "Чужого". 

На протяжении всей истории, бессознательное присутствие Чужого рядом с человеком, создавало для последнего экзистенциальный невроз. Позже, когда постгегельянское Бытие полностью социализировалось, этот невроз перерос в стадию отношения с себе подобными, также социализируясь, при этом, хоть и забалтывая корень расстройства, но все еще создавая индивидуальный дискомфорт. Поиски корня этого дискомфорта и его следствий, к примеру, ксенофобии и расизма,  закончились провалом: человек искал "решение" не с того конца. О'Бэнноновский Чужой, зачерпнутый с густого болота человеческой экзистенции приоткрывает тайну беспокойного присутствия Иного рядом с человеком. 

Астронавты космического буксира "Ностромо" наталкиваются в темном космосе на сигнал, просящий о помощи, однако, как выяснится позже, - предупреждающий об опасности. Сталкиваясь с инопланетным кораблем, астронавт Кейн заражается Чужим и приносит его на борт корабля. В некрологе, который был написан мной на смерть Ганса Гигера (подтолкнувшего меня начать исследовать его творчество), было описано отличие страха ребенка от страха человека. 

Однако лишь в фильме открывается бессознательная завеса над пульсирующим появлением возможности Ужаса. Развитие человеческой особи архитипно зеркально связано с общим развитием общечеловеческой цивилизации. Апофатичное присутсвие Ужаса, не имеющего аналогов и не лечащегося ни лекарством ни терапией, по словам Говарда Лавкрафта, является древнейшим чувством человека, а "страх непознанного - величайший его страх". В фильме показано, как человечество, на какой-то момент своего развития, подобно индивидууму, наконец сталкивается осознанием Ужаса, бытие которого развивается из самого человека: не Ужас непознанного, не Ужас Иного, а само Иное, то есть, Чужое, апофатически присутствует в человеке (скрыто до поры до времени), исследование которого приводит человека к абсолютному безумию. 

С древних времен у народов существовало особое отношение к нечистым, мистическим силам. До наших дней дошли тысячи советов по сосуществованию рядом с ними, от народных суеверий до глубоких оккультных исследований. Главным советом начинающему исследователю может стать народная мудрость, которая на протяжении веков существования сохранила единственно верное отношение к потустороннему: принять данность как она есть и не пытаться влиять на нее. Так называемая "черная магия" (само звучание которой довольно нелепо) началась с дьявольской попытки подчинить себе оккультную мистику. В любом подлинном алхимическом трактате нет ни слова о занятиях богупротивной "черной магией". Ни одному нормальному человеку, живущего в гармонии с собственным телом и природой, ни придет в голову подчинить себе последнюю. Стремление влезть в сердце природы суть стремление инфернально-дьявольское. Именно это стремление положило начало "черно-магических" исследований. С этих пор человек стал вскрывать черепную коробку, чтобы посмотреть, где у человека душа. Он стал вырезать мертвым глаза, чтобы посмотреть, что находится за ними. С тех пор черная магия, или, наука, как стали называть ее позже, проделала огромный путь: человеческое тело исследовано вдоль и поперек. Оно исследовано так здорово, что были найдены тысячи и тысячи новых болезней, которых люди древности не знали вовсе. Такова расплата за гнусное любопытство... 

В фильме вершиной науки является андроид Эш, который получает от своего разработчика Weyland-Yutani Corporation задание во что бы то ни стало перевезти образец "идеального организма" на Землю. Выживание экипажа корабля не является приоритетной задачей. Такая воля к исследованию смерти продиктована инфантильно-дьявольскому стремлению к бессмертию. Weyland-Yutani Corporation - абсолютно инфернальная мегакорпорация, ассимилирующая любое знание для увеличения собственной капитализации и уменьшения риска уязвимости. Это отнюдь не означает, что на месте андроида не мог оказаться какой-нибудь безумный ученый. Однако андроид, служащий мегакорпорации, наиболее элементарным образом показывает сущность подобного исследователя.

Темные жрецы науки с самого зарождения своего стремились разделить пространство на молекулы. В самом человеке не может быть ничего своего, ничего не взаимозаменяемого. Исследование Чужого является исследованием в первую очередь не своего, потому что такая панлогичная и сверхрациональная наука, как и ее глашатай Лавкрафт, наивно полагает, что со временем она хоть и откроет ужасные горизонты, но своими непрекращающимися исследованиями она сможет объяснить и подчинить себе и их.
Чужой проявляется на свет в своем человеческом теле. Апофатическое присутствие Чужого в человеке является поводом для беспокойства тонко чувствующего враждебную субстанцию индивидуума на протяжении всей его жизни. При этом сама встреча с Чужим, представляющим из себя апофатическое (не данное ни в чем) Ничто, приходит через короткое осознание Ужаса и теургическую боль, финалом которой становится сам выход на это Ничто (Чужое) знаменуя собой приход Смерти.

Те избранники, чувства которых тонко переживают страшную реальность и ее необъятную скуку, бессознательно ли, либо напротив, абсолютно сознательно черпают свою необъятную творческую энергию из черной неопределенности, дыры от отсутствующего Ничто. Чужим такой человек будет для любого коллектива, и для любого другого такого же чужого. 

Киношедевр Ридли Скотта представляет собой точку сборки сразу нескольких человеческих и супрачеловеческих реальностей. Столкновение с Чужим раскрывается в поведенческих моделях участников экипажа, к друг другу являющихся абсолютно враждебными: научно-инфернальное стремление изучить иноземную форму жизни, ни во что не ставя жизни остальных членов; инфантильное хватание за собственную жизнь, воплощающееся в стремлении сбежать подальше от источника опасности, и, наконец, героическая воля встретится с Чужим лицо к лицу, взглянуть в глаза ужасу и выжить, уничтожив его. Интерпритации и реинтерпритации человеческих состояний при встрече с Чужим может иметь абсолютно неограниченное пространство проявлений. В голливудском фильме оно выжимает из себя практически максимум для возможности подобного повествования.

Образ Чужого, нарисованного зараженным сознанием Ганса Руди Гигера на протяжении всего фильма не раскрывается и не показывается полностью, лишь секундные мелькания кадре, лишь короткие появления в темных коридорах. Абсолютно гениальной глубинной находкой сценаристов является сама субстанция крови Чужого. Кровь Чужого - кислота. Страшная кислота, разъедающая все с чем войдет в контакт. Более того, сама субстанция его крови, субстанция Ничто начинает проявляться через контакт с ЭТОЙ реальностью. Сама по себе она не причиняет вреда только в собственной коже, находясь все это время скрытой, выходя же наружу, она начинает кипеть. Кислота эта настолько едка, что ЭТУ реальность она не отравляет и не портит: докосаясь до чего-либо она просто уничтожает ЭТО полностью.

В самой оппозиции к Этому, проявляется Чужое. Нет оппозиции - нет Чужого. Ничто не является ничем, ничем что есть, поэтому он и  есть ничто, и, прикасаясь к чему-либо, оно может быть лишь ничем. Любая вещь рядом с Ничто является чем-то, Ничто же всегда будет ничем, поэтому Ничто есть только лишь Ничто. Субстанция Ничто разъедает все, к чему прикоснется или приживется. Точка трансцендентной апофатики находится в человеческом индивидууме и раскрывается на определенной стадии его взросления, нанося ему травму неопределенности, но и открывая доступ к возможности неисчерпаемой энергии, источник которой не может иссякнуть, потому что источника как такового просто нет. Это не значит, что Ничто не может линять, сбрасывая с себя старые наряды. Одежда Ничто может быть новая, но суть его будет прежняя. В этом его благородная постоянность. 

Гениальная голливудская кинокартина, созданная беспокойным воображением О'Бэннона, Скотта и Гигера представляет из себя бессознательное коллективное повествование о Чужом, об Ужасе и Смерти, присутствующих в некоторых из нас.

Подлинное начало осознания присутствия Чужого возможно только через пробуждение от глубокого сна, подобно пробуждению астронавтов на борту крейсера "Ностромо."